Когыльо на столе – радость в доме

«Марийцы жили здесь всегда, но среди наших зятьев и невесток каких только народов нет!» – рассказывает хозяйка, привычными движениями обминая подошедшее тесто в миске.

– Весной мы празднуем Пасху – Сорта, – неторопливо ведет рассказ Минзиля-апа, обращаясь за помощью к восьмидесятисемилетней матери – Минчэчка Бикбаевне. – Только празднуем не в воскресенье, а в чистый четверг. С утра обязательно идем в баню. Готовим пищу. На отдельном подносе ставим подношения предка – ту же пищу, которую приготовили для праздничного обеда: рисовый или пшенный суп, выпечку, вареные в крутую яйца, хлеб, мясо. В отдельной посуде зерна пшеницы, в которые втыкаем свечи, по одной Киямат тора и Киямат саус, а также каждому усопшему родственнику. Туда же кладем блины, произнося поименно, для кого это угощение. В праздничный день ходим в гости рэттэн (по ряду). В эту группу входят обычно три семьи, объединенные по родственному принципу. После трапезы, до чаепития, зажигаем свечи. Бывает, свеча «не хочет» гореть, значит, покойный обижается, а бывает, «пляшет», горит ярко, значит все будет хорошо. Когда свечи сгорят, мы их «провожаем» на улицу. Блины, предназначенные покойным, и пшеницу выносим во двор и скармливаем курам. Их есть нельзя! Остальную пищу с подноса съедаем позже. Потом переходим в следующий дом ряда. В доме, откуда «не выходили» покойники, такая процедура не проводится.

– Раньше в Аккаине было много гармонистов, – вспоминает Минчэчкэ кувави (бабушка). – Со всех сторон запевали песни, собирались вместе, пели, танцевали. Это наш обычай. У нас говорят, что они ждут нас. Песнями и танцами мы показываем ушедшим предкам, что у нас все хорошо.

– Нужно обязательно сделать дырочку сверху, чтобы пар выходил, а то пирог надуется как мячик, а это некрасиво.

– Эх, не дала война учиться! Бывало, пойдем в школу, ни карандаша, ни тетрадки…Счетовод дядя Ахмет, который был и учителем в школе, выдаст по листочку, вырванному из трудкнижек (журналы для учета трудодней), даст какое-нибудь задание и отправляет домой. Спрячем мы эти листочки за пазуху, бежим, боимся помять. Какая учеба, работы сколько было…

– Два сына и две дочери росли послушными, покладистыми, – с гордостью говорит она. – И наказывать, заставлять что-то делать не надо было их достаточно было сказать: «Этегезгэ хэзер айтэм!» («Сейчас скажу отцу!»). Клим стал знатным трактористом, от колхоза получилдаже в награду путевку, на Украину ездил. Сын Султан шофером был, Минзиля выучилась на швею, Гузель – на повара.

– Авторитет мужчины в доме был непререкаемым. Мырза-куачи (дедушка) очень строг был, за столом нельзя было лишний раз шевельнуться, ни о каком баловстве речи не было. Он говорил: «Руки только к еде... Покушали, «рахмат» (спасибо) сказали и ушли из-за стола. Не было у нас такого, чтобы кусок хлеба валялся. К порядку приучали с детства.

– А мама наша молодости была певуньей, на свадьбах вместе с тетей Камал была такмакчы – запевалой песни, заводилой танцев, традиционной марийской кандра – «Веревочки». Не обходились без ее участия большие свадьбы, когда нужно было по обычаю ввести невестку, приезавшую на повозке с бубенцами, в новый дом, поприветствовать родителей мужа, назвав их авай (мама) и ача (отец).